Иерей Феофилакт

12 июня, 2009 Раздел | Комментариев нет »

В половине XIX века жил и нес тяжелый подвиг один юродивый иерей Феофилакт. Это был муж святой жизни. И хотя краткие, но сохранились о нем следующие сведения. В метрических книгах села Хитровщина, Тульской губернии, Богоявленской церкви, значится: «1779 года, марта 8 дня, у диакона означенной церкви Авдия Никитина родился сын Феофилакт». По окончании учения в училище и потом в семинарии Феофилакт был определен во диакона в Веневский уезд, в село Диаконово, а в 1806 году в село Хитровщина во священника. Как видно по духовным книгам, священником был только два года: 1806 и 1807-й, а в 1808 году значится уже заштатным, находящимся в безумстве. Тогда ему было от роду 29 лет, а по духовным значится 33 года. Скончался отец Феофилакт в 1841 году, 30 августа. Бывшая же настоятельница Михайловского Рязанского монастыря мать Раиса записала о нем следующие сведения, которые здесь и приведены: «Начинаю писать с того во славу Божию и с помощью Божиею — с какого года я стала знать отца Феофилакта, и что только я могу припомнить о нем: он имел от Бога великие дарования, особенно дар прозорливости, - он знал дела и помышления людей, прозревал отчасти и будущее. В 1824 году я поступила в Михайловский Покровский женский монастырь, Рязанской епархии; родитель мой Иродион Федорович Ураев служил в уездном городе Скопине, не помню, в каком году, судьею уездным. Случилось, что городничий был в отлучке, а мой отец правил его должность. В это время обокрали Скопинское казначейство, и родитель мой просрочил отрапортовать о6 этом, по этому случаю он был под судом; но так как казначей и стряпчий не имели ровно ничего, мой же отец имел, хотя и небольшое, имение, то по тогдашнему положению казна взыскивала с моего отца: имение было описано и продавалось с аукциона. В 1824 году приехал родитель мой в наш монастырь, - тогда еще была жива старшая моя сестра монахиня Евстолия. В это время случился в монастыре и отец Феофилакт. Мой батюшка ему и говорит: «Вот я скоро должен остаться без куска хлеба с шестью человеками детей: продадут мое имение, и казна все с меня возьмет». Отец Феофилакт на это говорит: «Нет! Барин прав! Вот поедут чрез Москву в мантиях и черных шляпах, и барин будет прав». Батюшка мой опять говорит: «Неужели же я буду опять владеть имением?» - «Непременно! - отвечает отец Феофилакт. — Только после все разложат по кабакам». Из его слов в это время ничего нельзя было понять, но в 1825 году, когда Государь Император Александр Павлович скончался в Таганроге и повезли его тело чрез Москву, в черных шляпах и мантиях, то есть в печальных одеждах, - отец мой в то время уехал в С.-Петербург, подал просьбу князю Волконскому, которая и была принята, и долг ему простили, не в пример прочим, по его преклонным летам и по большому семейству, - нас было шесть человек. Вот и сбылись слова отца Феофилакта «барин прав». В 1834 году отец мой помер; брат мой остался человек пьяный и в короткое время почти все имение разложил по кабакам. Вот и это предсказание сбылось.Старшая сестра моя жила в Михайловском монастыре, когда было 16 лет, я у родителей выпросилась к сестре погостить в монастыре; когда я гостила в нем, мне очень понравилась монастырская жизнь и я, без воли родителей, упросила игумению Евсевию, чтобы она одела меня в черное платье. Она исполнила мою просьбу: одела меня и поставила на клирос. Скоро узнали о6 этом мои родители, приехала моя мать и увезла меня домой, рассчитывая, что я еще слишком молода, чтобы оставаться в монастыре. Чрез два года меня отпустили, однако, опять к сестре погостить. В это время в монастыре жила хорошей жизни одна монахиня, именем Серафима, из дворян; она позвала меня к себе и уговаривала, чтобы я не оставляла своего намерения идти в монастырь. Я ей ответила, что я и сама того же желаю, но в настоящее время родители меня не отпускают, а сама я не могу против их воли поступать; и она посоветовала мне, до времени, терпеть и иметь в памяти монастырь, но только упрашивала не прельщаться мирской жизнью и много говорила мне назидательного. Чрез несколько времени, погостивши, я опять уехала к родителям домой. Не в продолжительном времени я услыхала, что мать Серафима скончалась; я очень жалела о ней. Потом как-то сестра опять выпросила меня у родителей погостить; меня отпустили. Раз пошла я за монастырскую ограду погулять; встречаю там отца Феофилакта. Он мне говорит: «Здравствуйте, сударыня! Мать Серафима приказала вам сказать: пора вам в монастырь». Я ему отвечаю, что матери Серафимы нет уже в живых, и вместе удивилась его прозорливости, потому что разговор наш с монахиней Серафимой был вдвоем. Вскоре после этого, по неотступной моей просьбе, родители отпустили меня с благословением в монастырь. Еще как-то он был у меня в кельи, мы сидели и пили с ним чай, но только что убрали самовар и чашки, он говорит: «Сударыня, прикажите поставить самовар». Я очень этому удивилась и говорю: «Батюшка, да ведь мы с вами сейчас пили чай».«Нет, сударыня, прикажите поставить, с дорожки-то очень хорошо». — «да откуда же мы с вами приехали?» - «Прикажите же, сударыня, поставить самовар». Делать нечего, я велела келейной поставить опять самовар, а между тем узнала, что на монастыре продают крендели, я и отправилась покупать их. Возвращаюсь в келью, сидит гость, какой-то странник, и отец Феофилакт угощает его уже чаем. Для этого-то странника и велел он поставить вторично самовар.Не помню, в каком году в нашем монастыре был благочинный архимандрит Иларий. Раз приехал он к нам, по благочинию, при игуменьи Евсевии. В то время был у нас и отец Феофилакт и гостил по разным кельям. Игуменья, боясь, чтобы он не попался архимандриту где-нибудь в кельи, предупредила его и сказала, что у нас гостит юродивый священник. Архимандрит пожелал его видеть; а так как я была призвана в настоятельскую келью для услуги архимандриту, то он, обратясь ко мне, сказал: «Проводи меня в келью, где живет юродивый священник». Он в то время находился в кельи и отдыхал на полатях у одной послушницы, крестьянской девицы села Ижеславля, Михайловского уезда, рясофорной монахини, именем Татианы. Никто не воображал, чтобы к ней пошел архимандрит. Отец Феофилакт сошел с полатей и сказал: «Уберите келью, гости идут». И в это время входим мы с архимандритом, который с ним повидался и расцеловался. Архимандрит сказал ему: «Ты праведник, но священник, а я грешный, но архимандрит, говори со мною просто, не как юродивый; скажи мне, причащаешься ли ты Святых Таин?» Он, изменив вид, сказал смиренно: «Причащаюсь». — «Где же?» - «В селе Осанове, каждый Успенский пост, и там священник мне духовник» (село Осаново, Веневского уезда, Тульской губернии). И подлинно все поняли, что он всегда тем постом уходил от нас. Тут они много говорили между собой, но только я уже не слыхала и не помню о чем; только когда вышли из той кельи, архимандрит сказал: «Великий человек сей юродивый». Вскоре после того архимандрита Илария перевели из Солодчи в 3адопск. Не помню, в каком году я была в 3адонске. Архимандрит Иларий послал со мной книжку святителя Тихона отцу Феофилакту и сказал: «да попроси его, чтобы он что-нибудь написал мне». Когда я возвратилась домой в обитель, отца Феофилакта не было в монастыре, и я скоро не могла отдать ему книжку. Спустя несколько времени к нашей одной монахине, именем Феофании, приехали из города Скопина родные — и особенно к отцу Феофилакту. Но так как он был в то время в какой-то деревне, то и собрались они ехать к нему, и монахиня Феофания с ними же. Я была рада оказии переслать с нею ему книжку и лист белой бумаги, чтобы он написал что-нибудь архимандриту. Вот привозят письмо на целом листе, которое он начинает так: «Ваше Высокопреосвященство и Ваше Высокопреподобие. Когда наши российские поклонники пойдут к Соловецким чудотворцам, то вы их примите, и учредите и т. д.» Потом помещает в письме: «А Надежду Иродионовну (так звали меня до монашества) сделайте игуменией» но монастыри он назначил не те, в котором меня Бог привел быть игуменией впоследствии. Конечно, для меня, малодушной, было это смешно; я была тогда еще молода очень и не была еще в рясофоре. Отца Илария тем же годом перевели в Соловецкий монастырь. Там совершал он службу как архиерей, с осенением. Через шесть лет возвратился опять в 3адоцск и письмо это берег, как сокровище.Когда он бывал часто в нашей обители, многие сестры его брали к себе чай пить. Он почету-то иногда то обыкновенно пил, а иногда всю сахарницу покушает с одной или двумя чашками чая, почему другие и опасались приглашать его. Однажды он был у монахини Аркадии; она подумала про себя: «Чаю сколько хочешь бы пил, да сахару много истратит». Пришли от обедни, подали самовар; а отец Феофилакт встал и ушел куда-то, потом через несколько минут возвратился и приносит целую тарелочку комочков из снегу и стал пить сними чай. Монахиня Аркадия тут поняла, что он узнал ее помысел.Скажу о себе тоже. Один раз хотелось его позвать к себе, но боролась с помыслами также насчет сахару; только, опомнившись, думаю в себе: «да что же жалеть. Если он и на синюю ассигнацию выпьет, мне для него вовсе не жалко». Встала и пошла за ним; он сию же минуту ко мне пошел. Я, от радости ни о6 чем не думая, угощала его радушно; на другой день сели обедать; он сидит очень скучный и кушает мало. Я говорю ему: «Батюшка! Что вы такие скучные?» Он вздохнул и говорит: «Да, правда, и Сын Человеческий не имел, где главы преклонить». Я на это ему сказала: «Батюшка! Мы все вам рады». А он отвечал мне на это: «Иному, сударыня, в один раз в синюю ассигнацию стану». ему сказала: «Батюшка, простите меня, куда же уйдешь от помыслов». (В то время ходили старые деньги — ассигнации синие, красные.) В это же время он довольно пробыл у меня и в одну ночь еще с вечера скорбел и пел панихиду и разные заупокойные стихи. Я и говорю ему: «Батюшка! Или у меня кто умрет из родных?» - «Нет, сударыня», - отвечает он. Но так как он всего ночь и на другой день утром все продолжал петь и читать за упокой, то я опять несколько раз ему говорила: «Непременно у меня кто-нибудь умрет». Наконец он сказал: «А помните, как ко мне приставала Матрона Ивановна (это была одна из наших клирошанок — она скончалась, и ей был 40-й день): «Батюшка, помолитесь, чтобы моя душа прошла безбедно воздушные мытарства», - вот я и молюсь о Ней».Я была у обедни; прихожу, он очень весел. Я спросила: «Батюшка! Где теперь Матрона Ивановна?» - «Теперь, сударыня, слава Богу, сидит на престоле и веселитси». Точно она была хорошей жизни и много претерпела болезней и душевных скорбей.У нас была игyмения Евсевия, а казначеей Елпидифора. В городе Касимове сменили игумению и взяли нашу казначею на место ее. Многие из сестер ее жалели. Отец Феофилакт был в келий одной послушницы, по имени Павлины. Вот она и говорит: «Жаль нам, батюшка, казначею, что взяли ее от нас в игумении, - она до нас хороша была». Он сказал на это: «Что ее жалеть, пусть как уточка поплавает там, поест рыбки хорошей годочка три». Так и сбылось, - чрез три года наша игумения Евсевия вышла в отставку, а Елпидифору перевели к нам в игумении. (В городе Касимове Река Ока и подворье монастыря близ Оки, а рыбы хорошей там очень изобильно.)У нас в монастыре из города Тулы две сестры, из купечества, Духанины, одна из них была казначеей, монахиня Ангелина, а другая была по имени Рафаила, они рассказывали. Однажды отец Феофилакт пришел к ним и говорит, что был он в городе Туле. Казначея ему говорит: «Что же вы не зашли к нашему батюшке?» - «Куда, сударыня, к ним! Его и самого в дом не пускают, там стоят солдаты с рогачами, с баграми». — «Что вы, батюшка!» - «Да, сударыня, адом-то каменный, взглянешь, шапка валится». Это он говорил за год до пожара: тогда у них в Туле сгорел дом деревянный, а после выстроили каменный дом.Рассказывают наши старики. Здесь, В Михайлове, не было монастыря; в 1819 году он переведен из-под Рязани, отстоявший от нее в 12 верстах. Здесь была маленькая церковь кладбищенская, а на полугоре богадельня, в которой жило несколько девиц и старушек. Тогда и отец Феофилакт часто гостил в богадельне; он, бывало, попросит клубок шерсти или ниток и начнет меришь место, где быть монастырю и ограде, а на месте, где теперь собор и алтарь, тут из камешков сделает вроде престола, и говаривал: «На этом месте Лавра будет, - е, как хорошо! И будут тут мощи». Когда перевели монастырь и я уже была в монастыре, здесь же жила и одна бесноватая Женщина-Солдатка, ей Стефанида, с дочерью, молоденькою девочкою; я лично ее знаю, и многие в нашем монастыре ее знают и помнят. Она так была мучима врагом, что страшно было видеть, особенно постами, когда желала приобщаться Св. Христовых Таин. Как только станут ее подводить к причастию, она побледнеет и сделается как в исступлении, так ее и вытащат из церкви. Один раз при многих зрителях и монастырских отец Феофилакт взял ее и повел за ограду на могилки, читал над ней; с ней происходило как с беснующейся, после стало лучше, лучше и совсем прошло: она успокоилась. Отец Феофилакт сказал ей: «Теперь ты здорова, но не я тебя исцелил, а угодник Божий Прокопий». Не известно, по смирению ли это он сказал, или действительно он провидел, что здесь лежит некий угодник, только он не раз говаривал, что «здесь мощи Прокопия». После этого женщина эта совершенно сделалась здорова, жила много лет и не чувствовала припадков беснования до самой кончины.Молитва его была непрестанная, днем и ночью пел он духовные псалмы, из Евангелия особенно любил петь о блудном сыне; голос имел очень хороший; ночью вскочит, начнет молиться; пища его была самая умеренная; нестяжание беспримерное, у кого бы он ни бывал, туда приходили к нему многие из мирян и приносили деньги и пищу или платочки и тому подобное и убеждали его взять приносимое. Он же обычно возьмет, но после, когда уходит, все оставит, где был: ничего при себе не имел. У меня доселе хранятся его полотенце и трость, которую он оставил. Иногда, бывая на базаре, встречающегося побьет; за это несколько раз сажали его в острог; он сидит с большим удовольствием там и поет священные стихи, подержат его и выпустят, а в последние годы его жизни не сажали его уже в острог, напротив, все его уважали. Наружности отец Феофилакт был благообразной: высокого роста, лицом белый и правильные черты лица, лоб имел большой, открытый. Иногда к небольшой своей косе привязывал свернутый пучок лошадиных волос. Мы его и спросим: «Батюшка! Для чего вы привязываете лошадиные волосы?» А он скажет: «да будто пригожей, сударыня, так». Разговор его о духовном был горячий, назидательный, и всегда говаривал, что Царствие Божие трудом достается каждому. Особенно наедине любил говорить назидательно и не юродствовал. Священное писание каждому хотящему его слушать говорил верно; у нас он всегда читал духовные книги.Отца Феофилакта любили очень мужички и выстроили ему келью в селе Новопанском, Михайловского уезда; были и в других селах у него келий. После своей смерти две завещал он нам, в монастырь, которые и были отданы (перевезены). Рассказывают, когда оп жил в своих кельях, такие труды налагал на себя и пост, что по целым дням не кушал и часто с самого утра уходил на болото и собирал в воде тростник до самой ночи. Возвращался в свою келью поздно, усталый и весь мокрый, - труженик был великий.3а полгода до своей смерти он принес к монахине Досифее деревянный крест и просил ее отделать его фольгой. Эту монахиню оп очень любил и часто у нее бывал; она и прежде занималась работой, - отделывала образа фольгой. Так этот крест у неси был. Когда же отец Феофилакт скончался, то монахиня Досифея поехала его хоронить а захватила с собой этот крест; он уже лежал в священническом облачении, а креста в руках у него не было, - с этим крестом его и схоронили. Он сделался болен и жил несколько месяцев в селе Зимине, Михайловского уезда, у одной благочестивой дворянки; оттуда он несколько раз присылал к монахине Павле, чтобы его взяли в монастырь пожить, ибо он чувствовал близкую свою кончину. Монахиня Павла ходила к игумении, упрашивала ее о6 этом, но та никак не соглашалась, потому что против этого был протоиерей И. Ершов, с которым она хорошо была знакома. Когда же отец Феофилакт скончался в помянутом селе 3имине, за 30 верст от нас, то игумения посылала казначею и монахиню Веру просить тело его, однако тела его нам не отдали. Когда он был болен и лежал несколько месяцев в селе Зимине у вышеозначенной дворянки, она очень боялась, что он умрет не напутствованный по-христиански; поэтому сколько раз упрашивала его причаститься, а он все отказывался. Она ему и говорит: «Вот вы, батюшка, так умрете, без напутствования. После вашей смерти поднимут суд», - а он на это ей отвечал: «Ну что же, сударыня Арина Степановна, ежели вы боитесь, отпустите меня в какую-нибудь избу». Когда же наступил день его кончины и пришел священник, он исповедался, причастился, по соборовался и в тот же день, 30 августа, скончался без всяких предсмертных страданий. Пред смертию же заставил дьячиху, пришедшую проведать его, кропить себя святой водой. Когда она уходила из своего дома, то посадила хлебы в печь и боялась, как бы хлебы не пересиделись, но о6 этом никому не говорила, а только про себя думала, а он на ее мысли говорит: «Нет, сударыня, хлебы ваши не пересидятся». До самой смерти его она сидела и кропила его святой водой. Когда отец Феофилакт скончался, этого села помещик Н. Н. Желтухин, не любивший и даже преследовавший отца Феофилакта, а другой Хлуденев, очень уважавший его, оба пришли к телу его, и тот и другой желали на свой счет схоронить его, и Желтухин упросил Хлуденева. До могилы они несли гроб вместе, а обед похоронный для священников устроил Желтухин, кормил много и бедных. После, чрез несколько времени, разбирая его бумаги, нашли в них вроде завещания, в котором он просил помещика Желтухина схоронить его и помянуть, что он исполнил еще прежде. Схоронен он был близ церкви, против алтаря, и сделан на могиле его памятник — камень с надписью. Многие до сего дня приходят, служат панихиды и берут землю — и получают по вере облегчение в своих болезнях.У нас в монастыре его чудотворная икона, в церкви, на левой стороне, именуемая «Взыскание погибших». Он (отец Феофилакт) велел написать ее, как ему было угодно: вверху образ Богоматери, поддерживаемый двумя ангелами, а внизу много святых угодников. Иногда зашивал он икону эту холстиной, а сверху еще набойкой и опять холстиной, лики же прорезал. У него все спрашивают: «На что же, батюшка, зашили холстами икону?» - «На ней, - говорит, - три ризы». Когда отец Феофилакт был еще жив, наш купец Иван Иванович Ложников был в городе Лебедями, на ярмарке, и разговорился о нем с тульским купцом Киселевым. Ему рассказывал Ложников, что отец Феофилакт многих исцеляет; у Киселева была жена больна семь лет кровотечением, лекаря не помогали и не могли ее излечить. Возвратясь в Тулу, Киселев послал свою жену Аграфену Егоровну Киселеву к нему. Она приехала в помянутое село к нему в келью, а батюшка, встретясь с ней у своей кельи, уезжал и сказал только: «Помолись Царице Небесной и исцелишься. Она очень оскорбилась, что он уехал, однако взошла в его келью, в которой оставалась благочестивая старушка, девица Елена Сидорова; эта Сидорова пользовалась советами отца Феофилакта и была постница и духовной жизни, а после жила у нас в монастыре и здесь похоронена. Елена Сидорова стала Киселеву утешать, потом облила водой образ Божией Матери «Взыскание погибших», заставила ее молиться Ей и дала выпить эту воду. Она как выпила воды после молитвы, в то же время почувствовала себя совершенно здоровой. После Киселева поехала отыскивать отца Феофилакта и виделась с ним. В то же время в знак благодарности Киселева сделала ризу апликовую на образ Божией Матери, очень хорошую, и киоту; только отцу Феофилакту не пришлось видеть ризы; привезли после его кончины икону и тут же взяли в церковь. Мы же не думали иметь у себя эту икону, но он помянутой девице Елене Сидоровне явился во сне и приказал отдать образ к нам, в монастырь, сказав: «Она будет исцелительница». Я еще была монахиней, мои знакомые московские поусердствовали сделать на эту икону ризу серебряно-вызолоченную; потом в скором времени сделали на самое изображение Божией Матери ризу жемчужную. Тогда вспомнили предсказание отца Феофилакта, что на ней будет три ризы. Это было при игумении Елпидифоре, которая скончалась в 1854 году, 2 марта. После смерти игумении Елпидифоры вскоре прислали указ на мое имя, чтобы я вступила в управление монастырем; но я, зная свою склонность к уединению и постигая всего трудность этого сана, отказывалась и не вступала в управление монастырем, несмотря на все старания всех сестер монастыря. Преосвященный Гавриил тогда прислал к нам архимандрита Павла и приказал немедленно явиться мне в город Рязанцы. Сперва думала не ехать, а все же, не смея ослушаться, отправилась с тою мыслию, что лично могу владыку упросить уволить меня от слишком трудной для меня обязанности. Когда же я явилась к преосвященному, то со слезами стала его упрашивать избавить меня от сана настоятельницы; он же, не желав выслушать меня, не давал возможности выговорить ни одного слова, только твердил несколько раз: «Готовься завтра к посвящению в соборе» (это приходилось на Вербное воскресенье). И тут как ни трудно было мне решиться принять на себя такое иго, однако не могла устоять против архипастыря и предалась воле Божией, упросив владыку, по крайней мере, чтобы посвятил меня в игумении не в соборе, как было назначено им, а в Крестовой его церкви. Эту мою просьбу он и исполнил. Я посвящена была в игумении, хотя против собственного желания, апреля 4-го дня того же года. Посвящение мое было спустя 10 лет после кончины отца архимандрита Илария и — 13 лет после кончины отца Феофилакта. Пророчество его исполнилось надо мной с лишком через 20 лет. Когда я была игуменией, Киселева приезжала к нам в монастырь помолиться; она жила, после своего исцеления, очень долго, и до самой смерти прежняя ее болезнь не возвращалась». Память блаженного Феофилакта свято чтится и теперь*. * Из записи настоятельницы Михайловского Покровского женского монастыря, Рязанской губернии, игумении Раисы (Ураевой), управляющей монастырем с 1855 по 1882 год. Запись хранится в означенной о6ители.